Беседуя о свадебной обрядности с одним из моих информаторов, старым чабаном из Сут-Холя, и вспоминая обычаи, записанные мною ранее в Тодже, интересуюсь, когда и как он познакомился со своей будущей невестой.
— У меня была хорошая жена, с которой я прожил много лет и имел много детей, но женился я еще до рождения. Это было, когда отец и мать были молоды и ждали первого ребенка. Они тогда совершили сговор с другом: если у них и их друга родятся мальчик и девочка, то дети, когда вырастут, станут мужем и женой.
— Так как же вы с ней все-таки познакомились? — продолжаю я свои вопросы.
— Привез меня как-то отец, когда было мне лет пять-шесть, в аал этого друга, жившего от нас в целом дне пути, показал на маленькую девочку, которая играла около юрты, и сказал: «Это твоя невеста». Когда выросли, была свадьба.
— А когда вы подросли, она нравилась вам, вы не возражали?
— Раз отец решил, значит — все. Тогда не возражали отцу, как бывает теперь; я любил с ней тайком встречаться задолго до свадьбы, когда мы еще были совсем юными.
И у западных тувинцев-скотоводов, как и у знакомых нам таежных оленеводов, вопрос о том, на ком женить сына, за кого выдать замуж дочь, решали их родители. Если и спрашивали согласия детей на брак, то оно, как правило, не имело решающего значения. Не был исключением и случай, рассказанный чабаном из Сут-Холя.
Тувинская свадебная обрядность, куда включалось обручение, растягивалась на долгие годы. Она состояла из ряда этапов, которые один из моих информаторов образно назвал кочевками к счастью. «У нас, — говорил он, — путь к семейному счастью был долгим — от сговора до переезда невесты к жениху; целых семь кочевок с счастью».
В первый визит после рождения девочки сваты приезжали с подарками: обязательной в таких случаях шелковой лентой хаадак, шкуркой пушного зверя, аракой. В первый визит сваты неизменно обращаются к родителям невесты: «Плохонького нашего парня сделайте человеком и в дверь юрты пропустите». В случае согласия родители невесты отвечали: «Ваше желание исполнится». Ни сваты, ни родители невесты никогда не говорили прямо о целях встречи, пользуясь иносказательными выражениями, чтобы обмануть злых духов, которые могли бы помешать заключению брака. После согласия родителей невесты она считалась окончательно просватанной.
Второй визит происходил, когда девочке было лет 10—12. Вновь приезжали сваты с подарками, в число которых обязательно должен был входить чай. Его разламывали, и мать невесты одаривала им всех присутствующих родственников. Тем самым она как бы принимала на себя роль хозяйки будущей свадьбы. Затем еще несколько раз следовало приехать сватам с подарками.
С наступлением половой зрелости у невесты в 14-15 лет предстоял предсвадебный обряд дюгдээш-кин (смотрины). На этот раз родители приезжали наконец вместе с женихом, притом на несколько дней. Вручали подарки родителям невесты: вареное мясо, араку, шелковые ленты. Родственники невесты надевали на нее красивые украшения и заплетали косу, но и коса, и украшения были уже иными, чем у девушки. Это был уже наряд замужней женщины. Для гостей на три дня устанавливали специальную юрту. В этой юрте родные невесты варили барана, который преподносился присутствующим. В этой же юрте, что отмечал Ф. Кон еще в начале XX в., происходил любопытный обряд отрыва невесты от ее рода. Жениха и невесту сажали друг напротив друга. Обряд начинался с того, что расплетались и вновь заплетались косы жениха и невесты (мужчины тоже носили в то время косы). После этого жених клал в рот кусок баранины, придерживая его зубами так, чтобы часть торчала наружу. Невеста должна была ухватить зубами этот же кусок, после чего жених резким движением головы разрывал мясо. При этом происходило взаимное одаривание. Отец невесты указывал на лошадь, какую желает получить. Обычно это была лошадь одного из приехавших. В свою очередь, жених еще до переезда невесты в его аал выбирал себе лучшего коня из табуна ее родителей. Не забывали и о матери невесты — ей дарили корову «за материнское молоко». И наконец, последний свадебный этап — переезд невесты вместе с имуществом в аал жениха, где проводился большой свадебный пир. В качестве приданого невеста должна была привезти с собой юрту с полным набором утвари. Свадебный кортеж невесты родственники жениха встречали еще в пути. Приехав в аал, все прибывшие, не слезая с коней, трижды объезжали по движению солнца то место, где должна стоять юрта молодых супругов. Затем они помогали установить юрту и утварь в ней, разжигали огонь в очаге будущего жилища и выходили, а молодые оставались, чтобы никто «не мешал им любить». Гости же рассаживались вокруг юрты, не входя в нее, обильно ели, устраивали различные игры, слушали сказителя. Лишь утром сват входил в юрту и выводил прячущуюся за его спиной невесту к пирующим гостям. А она в это время скрывала лицо за свадебной накидкой думаалай, особенно остерегаясь, чтобы ее лицо не увидели отец мужа и его старшие братья. Происхождение этого обряда связано, вероятно, с древней традицией избегать появления молодой перед свекром в таком виде, который может вызвать у него желание близости.
Затем родственники заходили в юрту, давали невесте чашу с молоком. Каждый из присутствующих выпивал глоток молока из чаши, передававшейся по кругу в юрте, и произносил благопожелания невесте. Ей желали здоровья, богатства, много скота, рождения мальчиков. Проведение свадьбы, ценность калыма и приданого определялись состоятельностью родителей молодоженов, их родственников.
Из книги С.И. Вайнштейна «Загадочная Тува», Москва, 2009 г. с. 272-275.
Фото: Артисты ансамбля «Саяны» в тувинских национальных свадебных костюмах на берегу реки Енисей. 1973 г. В. Чернов.
