Обряды и праздники являются важной частью историко-культурного наследия народа. В течение многих веков из года в год тувинцы воспроизводили коллективные моления. От их проведения зависело, по представлениям народа, благополучие участников действа.
Жизнь воспринималась единым, бесконечным потоком, состоящим из двух частей – зимы (осени) – периода смерти и лета (весны) – периода жизни. После зимы необходимо было через ритуал обратиться к духам за поддержкой, помощью на новый годичный срок.
Весенние и летние обряды и праздники (а их было более десяти), увеличивали, удлиняли счастливый для людей теплый период, быстрее забывалась тяжелая, холодная зима. Ощущением радости было наполнено наступление весны.
Безбедная жизнь в будущем, по представлениям тувинцев, обеспечивалась обращением к духам, жертвоприношением.
Традиционными тувинскими обрядами являются обряды освещения объектов, окружающей природы. Всего их насчитывалось более десяти, и объединены они были общим названием дагыыры (или дагылга). Освящались, т.е. делилась святыми родовые горы – даг дагыыры, Вселенная-Оран Танды или Оран делегей, Небо – дээр дагыыры. Освящались особые, отмеченные природой деревья – лиственные и хвойные, растущие как бы из одного корня – тел ыяш дагыыры и хам ыяш дагыыры – хвойное дерево со спутанными в виде шара ветвями – дерево-шаман. Освящали тувинцы и явления водной стихии: исток реки – суг бажы, озера – хөл (бажы), начало оросительного канала – буга бажы, источник целебной воды аржаан – обряд проводился на месте, откуда он пробивался из земли. Особенно боготворили и ежегодно освящали домашний очаг – от дагыыры.
Все коллективные моления были тесно связаны с традиционной деятельностью тувинцев. Жизнь кочевника-скотовода так же, как и земледельца, очень зависела от природных условий. Ритм жизни человека и всего общества сочетался с ритмом природы. Человек и природа были одним целым, человек ощущал себя частью природы. Древние тюрки, совершая обряды освящения мест, как бы приближали объекты природы к себе, своему жилищу, отделяя от чужого, дальнего пространства. Освятив близлежащие горы, реки, озера, они делали их своими, подтверждая свою причастность к ним.
Наиболее распространенным и массовым обрядом, совершавшимся, по всей видимости, с глубокой древности, был обряд оваа дагыыры, ставший к началу 30-х годов XX века самым крупным летним праздником тувинцев.
Свидетелями праздника оваа дагыыры, совершавшегося под руководством лам в конце XIX — нач. XX в. были многочисленные путешественники.
О коллективных обрядах освящения — дагыыры в начале XX века писали Е. К. Яковлев и Г. Е. Грумм-Гржимайло, в работах которых перечислены обряды, распространенные на территории Тувы. Наиболее полное сообщение об обряде оваа дагыыры, проводившемся в 1903 году, имеется в книге Ф. Я. Кона — ученого и революционера, занимавшегося изучением этнографии тувинцев во время длительного пребывания в ссылке.
Английский путешественник Дуглас Каррутерс записал в книге рассказ своих спутников Миллера Ж. и Прайса М. — очевидцев обряда в его поздней, ламаизированой форме.
В 1914 году свидетелем совершения обряда был статский советник С. Р. Минцлов. Об обряде оваа дагыыры написал в своем отчете и капитан Михеев, особое внимание автор уделил спортивным состязаниям, проводившимся после обряда.
Сведения путешественников и ученых конца XIX в. — начала XX в. чрезвычайно ценны, так как иных литературных источников того периода нет. Основным материалом данной статьи стали воспоминания информаторов, бывших свидетелями совершения обрядов в 20-30-е годы. В советское время об обрядах — молениях писали этнографы Л. П. Потапов, С. И. Вайнштейн, В. П. Дьяконова, Г. Н. Курбатский.
Обряды оваа дагыыры проводились один раз в год — летом, дату устанавливали сообща. Оваа дагыыры проводили после переезда на летнюю стоянку — чайлаг и завершения посевных работ, когда скот набирал вес.
Как и все обряды, и праздники тувинцев, оваа дагыыры начинался рано утром, при восходе солнца. Эта традиция древних тюрков.
Костюмы участников обрядового действа не отличались от повседневной одежды, но были более красивыми, новыми, праздничными. И мужчины, и женщины носили традиционную одежду тон — длинный халат, левая пола которого запахивается до бокового шва правой полы. На левую полу нашиваются пуговицы: одна — на выступ около ворота, другая подмышкой.
Несмотря на различие освящаемых объектов, порядок проведения обрядов был общим для всех древних культов. Выделяются следующие основные части: 1. Шествие мужской половины рода (женщины не допускались) от аала-селения к обрядовой площадке. Подготовка обрядового пространства к совершению таинства. Ожидание начала действа. 2. Прямое обращение старейшины от имени всех членов рода к духам с просьбой о благополучии. Ритуальные действия — троекратный обход вокруг жертвенника и поклоны в четыре стороны света. 3. Возвращение в долину, где начинались спортивные состязания и пиршество.
Все обряды освящения (за исключением от дагыыры — освящение семейного очага), проводились на горе, возвышенности.
Гора — это, по представлениям древних тюрков, то место, где обитают духи, от которых зависит благополучие людей, поэтому основная, культовая часть празднеств совершалась обязательно на вершине. Долина — в противоположность горе — место проживания людей с их радостями, бедами, болезнями, грехами и чтобы не тревожить духов, чтобы не прогневать их своими более свободными действиями, именно в долине люди проводили заключительные части крупных обрядов и праздников — спортивные состязания и пиршество — той. Культ, состязания и той (пиршество) всегда совершались по однажды заведенному и никогда не нарушавшемуся порядку. Эта триада действ служила залогом успешного «диалога» с духами.
Главным символом на возвышенности, где совершались обряды и праздники, был жертвенник оваа. Сооружался он в виде шалаша из ветвей ивы и хвойных деревьев размером метр-полтора. Каждый год, незадолго до обряда, специально назначенные люди поднимались к жертвеннику, чтобы обновить его, придать праздничный вид. Заменялась лишь часть оваа, самый верхний слой состоял из веток с только что распустившимися зелеными листьями. Для того, чтобы ветки не распадались, их обвязывали лентами, сплетенными из конского волоса.
Вход в оваа был обращен к священной для тюрков стороне света — восточной — там, где восходит солнце, так же как и вход в традиционное жилище тувинцев — юрту. На восточной стороне устраивали самый большой из четырех жертвенных костров — сан салыры.
У каждого тувинского рода были свои оваа. Так, в Монгун-Тайгинском кожууне был Монгун-оваазы рода Салчаков и Хертеков. В Тоджинском кожууне оваа был расположен на самой большой горе Одуген. В местечке Манчурек-бажы, Маадыр-Аксы было большое оваа Ооржаков. Ухаживали за ним три брата Ооржак, двое из них были чанга (чиновники).
Таким образом, каждый оваа, сооруженный из веток в виде шалаша, как сказал информатор О. Ч. Очур-оол, «настоящий оваа» (в отличие от оваа из камней, у которого ритуалы не совершались), имел своего хозяина, относился к конкретному роду или нескольким жившим по соседству родам, имел свою долгую историю, передававшуюся от одного поколения к другому.
Человека, который следил за состоянием оваа, информаторы называли хозяином оваа. Им был не обязательно старейшина рода. Хозяин оваа распределял, кому какую пищу приготовить, кто из молодых людей должен заранее обновить жертвенник.
К совершению обряда тщательно готовились. Задолго до восхода солнца в аале собирались мужчины, подходили к юрте старейшины рода, приглашая его провести обряд. Он принимал приглашение, и все участники во главе с вожаком начинали шествие к жертвеннику, расположенному на вершине горы.
При проведении древних культов, очевидно, уже на раннем этапе главным действующим лицом стал самый уважаемый, мудрый человек. Традиционным сознанием ему приписывалось небесное происхождение, «милость оказывал не небесный свод как таковой, а небо, понимаемое как верховное божество пантеона-Тенгри». Старейшина рода ассоциировался с первопредком, именно он соизмерял действия своих соплеменников с идеалами предков, представителем которых он был среди сородичей. Действия родоначальников, их участие и лидерство в проведении обрядов были залогом устойчивости миропорядка. «Прямая связь между сферой власти реализуется в ритуальном господстве вождей над природой, т.е. над «жизненными силами» и материальными объектами (например, вождь выступает в роли вызывателя дождя), как раз такое господство служит объяснением и оправданием их власти над людьми».
Старейшина рода был для членов аала живым реальным божеством, «наделенным сверхъестественными способностями: властью над стихиями, тайным значением. Он — представитель народа перед божествами и предками, исполнитель жреческих обязанностей… Его внешние и физические данные понимаются как гарантия общественного благополучия».
Он выполнял роль посредника между людьми и божествами. Старейшин почитали в народе, их имена наши информаторы называли и через пятьдесят лет. Так, К. С. Шомбул, участвовавший в совершении обряда в 1932 г. в Пий-Хемском кожууне, рассказывал, что на Тарлаг — оваа всем руководил пожилой человек Тюлюш Бавылдай. Люди его слушались, очень уважали. Он не был ламой. Он читал благопожелание — йөрээл, вел соревнование по борьбе, скачки. В Алдан-Маадыре оваа дагыыры проводил старик по имени Самдан, кто-то его давно назначил и многие годы именно он проводил обряд.
Одним из самых сложных в исследовании коллективных молений тувинцев является вопрос: почему на культовую часть большинства обрядов и праздников допускались только мужчины? Информаторы, путешественники отвечали на этот вопрос по-разному: одни говорили, что женщинам запрещали присутствовать шаманы, другие — ламы. Однако наиболее верной представляется версия, изложенная в трехтомном издании новосибирских ученых «Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири»: во время весеннего жертвоприношения мужская часть рода инсценировала установление брачных отношений с природой. Эти отношения реализовывались как брачный обмен: получив жертву, природа отдавала часть своего плодородия… Результатом космического брака становилось плодородие людей, животных. А после жертвоприношения в ходе праздника (игры, скачки и.т.д.) снимались многие запреты, и плодородие достигалось фактически». Совершая обряд, мужчины как бы оплодотворяли землю, природу. Очевидно, именно по этой причине женщины не присутствовали на священном месте, у оваа, чтобы не мешать мужчинам.
Шествие к жертвеннику совершали в полном молчании. Люди поднимались на вершину к месту действа медленно, размеренно.
Все готовились к таинству — общению с духами. Никто не разговаривал, поэтому ожидание сигнала — начала восхода солнца проходило при полном молчании. Молодые люди возжигали очистительные костры сан салыры — по четырем сторонам света.
Главным моментом обряда было обращение старейшины рода к духам. При первых лучах солнца старейшина начинал читать йөрээл — благопожелание.
Оран Тандым, оът-ыяжым
Оран-чурттумга, оваа дагларымга
Өргүп, мөгейип чор мен!
Алды чүзүн малым.
Амытан чоннуң амыр-дыжын
Өршээ Хайыракан!
Арбай тараа арбын болзун!
Оът-сиген чаагай болзун!
Чаъс чаагай болзун!…
«Родине моей, травам-деревьям моим,
Земле моей, священным горам
Преподношу жертву и преклоняюсь.
Пусть охранит шести мастей скот мой,
Всему народу мира и спокойствия,
Өршээ Хайыракан!
Пусть много будет ячменя-проса,
Пусть обильными будут растения-травы,
Пусть щедрым будет дождь…»
Импровизируя по ходу действия при перечислении окрестных гор и рек, характерных явлений конкретной местности, наши информаторы — знатоки фольклора произносили слова благопожелания, ни разу не повторяясь. Такого мастерства достигают люди исключительно пожилого возраста, не один год читавшие йорээл.
Называя реальные местности, совершая при этом ритуальное действие — чажыг-окропление, кормление природы, ведущий обряда воссоздавал Вселенную и одновременно передавал свои знания молодым людям. «В тюркской культуре, где на протяжении веков слово оставалось основным средством хранения и передачи информации (в синхронном и диахронном аспектах), способом познания и освоения мира, взаимосвязь между элементами триады «мысль — слово — дело» была особенно прочна».
Во время чтения благопожелания мужчины стояли на западной стороне обрядовой площадки, лицом к востоку: смотрели на восходящее солнце через центр площадки — жертвенник оваа.
Затем участники выстраивались в одну линию (признак равенства всех перед духами), во главе становился лидер и все вместе совершали троекратный обход жертвенника с остановками для поклонов во все стороны света, начиная со священной — восточной стороны.
В финале, после совершения всех предписанных традицией ритуальных жестов, поклонов, словесных формул — участники моления покидали обрядовую площадку и спускались в долину. Преодолевая дистанцию от обитания духов до территории обитания людей, участники освобождались от напряжения, поэтому менялась мимика, более свободными становились движения и жесты.
Рассмотренный выше порядок проведения оваа дагыыры был распространен среди жителей отдаленных аалов. Это была, судя по смыслу, по общим чертам с тюркской традицией — более древняя форма обряда. Однако в крупных населенных пунктах в конце XIX — начале XX века оваа дагыыры проводился в позднем, ламаизированом варианте.
«Оваа», перед которым должны были служить молебен, состоял из груды камней, с воткнутыми в них шестами, на которых была развешена «джелама» (ряд лоскутков материи) (чалама — А. К.). В каменное основание «оваа», в углубление в виде ниши, обращенной на северо-восток, вставлена доска с надписью «Омани майте мехом» (господи, помилуй). Перед этой доской поставлены деревянные лошадки, бараны, коровы, уже основательно потрепанные, с обломанными ногами. От приехавшего ламы-отца двух мальчиков, с которыми он приехал и которые ему помогали в развешивании перед «оваа» новой «джеламы», я узнал, что это «суму — оваа» — «родовое оваа» и что на этом молении нельзя присутствовать женщинам, в то время как на других молениях «тагырах» — они допускаются». Далее описан праздник, очевидцем которого довелось быть в 1903-1904 гг. Ф. Я. Кону.
«Все приехавшие, подойдя к «оваа», били земные поклоны, затем, поставив шесты с арканами, сняли с шапок лоскуты материи и развесили их в виде «джеламы». На других молебнах мне не приходилось видеть подношения арканов и шестов… На мои вопросы мне объясняли, что это делается только на молебнах о благополучии скота.
С правой стороны «оваа» заняли места чиновники, слева — ламы, и молебен начался. Вскоре по знаку лам весь народ во главе с «джянгой» направился в сторону — на северо-восток, выстроился и отвесил несколько земных поклонов. «Джянге» для этих поклонников подкладывали «олбук» (коврик для сидения. — А.К.). Это же было проделано на юго-востоке, юго-западе и северо-западе. Все это время ламы, не двигаясь с места, продолжали молебен, подъехал «хошун — джелан»…
Все вышли ему навстречу. Поздоровавшись со всеми, он сел впереди всех, и ему, а вслед за ним по очереди, в зависимости от чина и ранга, и всем чиновникам был поднесен «быштак» (род сыра) на китайской тарелке. «Быштак» был поднесен и ламам.
Все, как по команде, положили на «быштак» — белые, считаемые почетными четки («эреге») ввиду обращения к богу (Кудай) и табакерку, как необходимую часть приветствия, подняли тарелки вверх с возгласом «раво! раво! раво!» (очевидно, курай — магическое слово. — А. К.).
— «Раво!» — подхватили этот возглас все присутствующие”.
Ламаизм ввел в старую обрядность элементы своей веры (к примеру, устанавливалась дощечка со словами молитвы: О мани, падме хум» на тибетском языке в древнем жертвеннике). Проводили обряд уже представители высших чинов в ламаиской иерархии. Изменилось расположение участников в пространстве: слева сидели ламы, справа — чиновники, феодалы. В древней форме обряда сидеть у жертвенника не полагалось. Помнилось магическое восклицание: курай! Стали использоваться ламаистские музыкальные инструменты. Благопожелание, читаемое старейшиной, было заменено пышным молебном с просьбами о благополучии людей.
Таким образом, в некоторых крупных населенных пунктах Тувы В началу XX века порядок совершения обрядов коллективных молений — таилга (дагыыры) несколько видоизменился, лидерство перешло от старейшины рода к ламе, однако осталась основа: общение с духами ради благополучия его участников.
В конце 30-х годов этот обряд был запрещен как националистический и больше практически не проводился. Однако потребность в проведении летнего праздника все же ощущалась, и со второй половины XX века он трансформировался в общенациональный Надым (от монгольского слова — Надом — игры трех мужей, что у монголов обозначает спортивные состязания ‒ скачки, стрельба из лука и хуреш).
Справку подготовила главный библиограф
ОНКЛ Куулар Аржаана Болатовна
Кужугет, А. К. Тувинский летний праздник оваа дагыыры / А. К. Кужугет – Текст: непосредственный // Ученые записки / отв. ред. В. Д. Март-оол; Тув-й ин-т гуманит. исс-й. – Кызыл, 2002. – Вып. XIX. – С. 67-75.
Фото Дениса Микумова
